Я сделал все, что мог, Амос, — теперь в голосе Симеона слышалась беспомощность. — Я был с ней с тех пор, как она попала в госпиталь. Я не покидал ее ни на минуту. Когда она просыпалась, я желал ей доброго утра, и мой голос был последним, что она слышала, засыпая. Я водил ее по комнате. Я подсказывал ей, что вещь, которую она ищет, лежит чуть правее. Я следил за тем, чтобы она регулярно ела. Я справлялся с приступами плохого настроения и жалости к себе и говорил с ней в минуты отчаянья. Я постоянно нахожусь с ней. Но ты входишь к ней в комнату — наконец-то, могу добавить, — и я перестаю для нее существовать. Ты ее видел? Она загорелась, как звезда, которой вот-вот предстоит стать сверхновой. А ты имел наглость уйти и погасить ее!
Симеон снова зажег свет, и Амос какое-то время жмурился, пока глаза не приспособились к нему.
Дверь открылась, и Чанна подняла голову, не в силах поверить, что слышит звук его шагов, что он снова вернулся к ней.
— Ах, Амос! — она протянула руки в том направлении, где он мог находиться.
— Ах, Чанна! — Амос взял ее за руки и, обняв, привлек к себе. «Это могу сделать только я», — собственнически подумал он, но ощутил и гордость, и — после краткого пребывания во тьме — грусть из-за того, что Симеону не дано испытать этого. — Я виноват перед тобой. Прости меня, — прошептал он, гладя ее по голове.
Чанна всхлипывала и, запинаясь, пыталась извиниться, но он прервал ее слова поцелуем.
Симеон видел, как они вошли в гостиную, но решил больше не следить за ними. «Это будет достаточно сложно, — подумал он, — хотя, мне кажется, со временем я все улажу. Но разве это не была самая грандиозная партия, которую я разыграл?…»
— Прежде всего… ну, я пришел сказать тебе, что мне придется остаться на станции дольше, чем предполагалось, — выдохнул Амос. — Когда я должен буду вернуться на Бетель…
— Остаться? — Радость, отразившаяся на ее лице и в голосе, подтвердили Амосу сильнее всех доводов Симеона: Чанна действительно любит его.
— Остаться… пока, — подтвердил он, нежно обводя пальцами контуры ее правильного лица. «И это я тоже могу делать, а он нет».
— Пока? — На ее лице отразился такой искренний страх, что у него стиснуло в груди.
— Я обязан вернуться на Бетель, — медленно выговорил он. — Это мой долг.
— А мой долг — остаться здесь. Я не могу бросить Симеона и Джоат, — с сожалением сказала Чанна.
Амос понимал, что она имеет в виду и это жилье, в котором ориентируется, несмотря на слепоту, и эту станцию, ставшую для нее таким же родным домом, каким был для него Бетель.
— Я тоже не могу оставить свой народ, свою планету. И от тебя я не потребую подобной жертвы, — сказал он, используя все свое обаяние, чтобы ободрить ее. Он улыбался, глядя сверху вниз на ее лицо и гладя бархатную кожу у нее на висках. Нащупав его лицо кончиками пальцев, она улыбнулась в ответ. — Но несколько раз в году мне придется возвращаться на эту станцию по делам своей родины, своего народа, — добавил он. — Это я вполне могу себе позволить, и моя совесть будет чиста. — Лукаво улыбнувшись, он пожал плечами. — Если мои соотечественники не смогут время от времени обходиться без своего пророка, значит, я плохо учил их. А возможно, настанет и тот день, когда им больше не нужен будет человек, стоящий между ними и Богом, и я смогу спокойно разводить своих лошадей и выращивать розы.
Ее лицо буквально расцвело от радости.
— А мне можно будет как-нибудь прилететь к тебе, а? — смущенно пробормотала она.
— Вместе с Джоат, — ответил Амос, продолжив гораздо более нежно и убедительно, — хотя ребенку не стоит расти одному, без братьев и сестер…
— Да, — рассмеялась она, почувствовав, как изменилась его поза: перед тем как заговорить вновь, он встал на одно колено, как того требовала традиция. Протянув руки, она заставила его подняться.
— Вообще-то по этому поводу я должен просить благословения твоего отца, — сказал Амос, вставая и привлекая ее к себе. — Но и Симеон вполне сойдет.
Она шутливо ударила его кулаком под ребра.
— Я и сама способна поговорить с ним об этом.
— Тогда мы оба будем называть Симеона отцом. Только, — помолчав, прошептал Амос ей на ухо, — у меня есть одно условие.
— Какое?
— Ты больше никогда не будешь называть меня Симеоном. — Она подняла голову и с улыбкой кивнула.
Дрожь била не так сильно, а выжившие выздоравливали, хотя четверть команды умерла от лихорадки, а еще больше членов экипажа сошли с ума.
Билазир т'Марид сжимал челюсти, чтобы не стучать зубами во время припадка, лежа в полутьме капитанской каюты, а «Паутина ужаса» в полном одиночестве улетала все дальше и дальше.
— Еще придет и наш день, — прошептал он.
Имеется в виду английский полководец герцог Веллингтон, Артур Уэлсли (1769–1852).
«Реактивных кентавров».
Роволодорус (от англ. rove — скитаться).
Стоп — род джаза.
Хонки-тонк — непритязательная фортепьянная музыка, исполняемая в основном в барах.
Кордит — бездымный порох.
Звёзды и перекладины — флаг конфедератов.
Имеются в виду Великие американские озера.
Роммель, Эрвин Йоханнес Эйген — фельдмаршал, военачальник Третьего рейха (1891–1944).
Игра слов: Guz — сокращение от английского guzzle — попойка.
Игра слов: фамилия героини — Hap; happy (англ.) — «счастлива».